– Кстати, я тут совсем недавно познакомилась с еще одним человеком, который тоже готов был душу продать за сигарету. Держу пари, ни за что не угадаешь, кто это был.

– И кто же?

– Секрет.

– И кому я, по-твоему, могу его разболтать? У меня ведь никто не бывает, кроме тебя.

– Бывали бы, если бы ты захотел. Ты ведь сам распугал всех друзей.

– Меня тошнит от их жалости.

– Пусть так. А как насчет группы поддержки?

– Да кому нужен доходяга, который дышит через трубочку?

– По-моему, мы уже обсуждали это, и не один раз, – устало пробормотала Барри. – Так что не начинай снова, хорошо?

– Не бойся, не буду, – нахмурился он. – Ну, так кто же твой загадочный курильщик?

Барри заколебалась.

– Первая леди, – наконец решилась она.

– Не врешь? – ахнул Дэйли. – Неужели бедняжка струсила перед интервью?

– Нет, интервью тут ни при чем. Это случилось в тот день, когда она предложила встретиться и вместе выпить кофе.

– Вы ведь разговаривали с глазу на глаз, верно? И как она тебе? Типичная пустоголовая блондинка, какой ты ее считала раньше?

– Я никогда такого не говорила.

– Говорила и не раз. Собственными ушами слышал. Как ты ее назвала? «Красотка из Миссисипи», верно? – Дэйли выразительно закатил глаза. – Ты говорила, что она из тех женщин, в голове у которых нет ни одной собственной мысли и которые в принципе не привыкли думать, потому что за них это делают мужчины – мужчины, перед которыми они преклоняется, в данном случае это муж и отец Ванессы. Словом, она обычная легкомысленная глупышка, которая наводит тоску на здравомыслящего человека. Кажется, я ничего не упустил?

– Нет, с памятью у тебя все в порядке. – Тяжело вздохнув, Барри задумчиво провела пальцем по ободку чашки. – Если честно, я и сейчас так думаю… только мне очень ее жаль. Она ведь потеряла ребенка. Господи…

– И..?

– Что? – Барри даже не заметила, что с головой погрузилась в свои мысли, но нетерпеливый вопрос Дэйли привел ее в чувство.

– Ты покусываешь губу – верный знак, что тебя что-то тревожит. Я весь вечер изнемогаю от любопытства – до смерти хочется узнать, в чем дело.

Барри умела скрывать свои чувства и мысли – в том числе и от себя. Единственным, кто видел ее насквозь, был Дэйли. Когда у нее случались тяжелые времена или она просто не знала, что делать, внутренний радар Дэйли моментально зашкаливал, давая понять, что с ней что-то неладно. Именно поэтому он стал великолепным репортером.

– Сама пока не знаю, – честно призналась Барри. – Просто…

– Зуд? Так и хочется расчесать эту рану?

– Что-то вроде этого.

– Частенько это означает, что ты наткнулась на что-то важное, просто пока не понимаешь, о чем речь.

Дэйли даже привстал. В глазах его вспыхнул огонь, он разом весь подобрался, как охотничий пес, почуявший запах лисы. На щеки его вернулся румянец – сейчас он выглядел лучше, чем за все время болезни. Бывший репортер почуял горячий след.

Почувствовав его интерес, Барри мысленно обругала себя за то, что вообще коснулась этой темы. Возможно, она все это нафантазировала, и Дэйли в итоге расстроится. С другой стороны, что страшного в том, чтобы поделиться мыслями со старым другом? Возможно, Дэйли подаст ей идею. Или, наоборот, скажет, что это пустая затея.

– Серия моих репортажей о СВДС вызвала большой интерес, – начала она. – Кстати, я говорила, что благодаря спутниковому телевидению ее показали всей стране?

– Что ж, карьерный взлет тебе обеспечен, – кивнул Дэйли. – Но ведь об этом ты и мечтала. В чем проблема?

Барри задумчиво обвела пальцем ободок чашки – кофе давно остыл. Ей расхотелось пить эту жижу.

– В первую нашу встречу мне стало ясно, что ее мучают угрызения совести – я напомнила ей, что она ни в чем не виновата, такое случается со многими матерями. Услышав мои слова, она как будто удивилась. «Вы так думаете?» – бросила она. То, как это прозвучало, заставило меня вплотную заняться проблемой СВДС. Я стала читать все подряд и наткнулась на жуткую историю о женщине, у которой один за другим погибло четверо детей – и все от СВДС. Правда, расследование показало, что в их смерти не было ничего случайного.

– Синдром… не помню, как называется, какая-то немецкая фамилия…

– Синдром Мюнхгаузена «по доверенности», – подсказала Барри. – После этого провели расследование еще нескольких случаев, когда ребенок неожиданно погибал при подозрительных обстоятельствах. Матерей обвинили в том, что они убивали своих детей, чтобы вызвать у людей сочувствие. Ну и… – Барри с трудом перевела дух и выразительно глянула на Дэйли.

Какое-то время он молча разглядывал ее, потом покачал головой.

– Похоже, нужно проверить уровень кислорода, – хмыкнул он. – То ли мне его не хватает, то ли, наоборот, слишком много, не пойму. Знаешь, мне пришло в голову, что ты решила обвинить первую леди в том, что она убила собственного ребенка.

– Я этого не говорила. – Барри, поставив чашку на стол, поднялась на ноги.

– Да? А прозвучало именно так.

– Дэйли, клянусь, мне это и в голову не приходило.

– Тогда что тебя гложет? Ты просто сама не своя.

– Понятия не имею. Но тут явно что-то не так. – Рухнув на кушетку, Барри обхватила голову руками. – На этой неделе я дважды виделась с Ванессой Меррит. В первый раз зрачки у нее были расширены, она постоянно дергалась, как наркоманка во время ломки. Во второй раз передо мной сидела совершенно другая женщина – собранная, спокойная, сдержанная. Только человеческого в ней было не больше, чем… – Она огляделась, – в этой табуретке.

– Вот как? А интервью получилось неплохое.

– Только какое-то безжизненное. И ты это знаешь не хуже меня, – отрезала она. Дэйли подмигнул, и Барри поняла, что в душе он с ней согласен. – Интервью с миссис Меррит должно было стать самым ярким эпизодом программы, а в итоге оказалось полным провалом. Она смахивала на робота. Может, будь она такой и в первую нашу встречу, я бы просто не обратила на это внимания. Но контраст между первой и второй миссис Меррит оказался слишком разительным.

– Возможно, она волновалась перед интервью и приняла пару таблеток валиума, – пожал плечами Дэйли.

– Все может быть. Либо перед приемом ее накачали лекарствами, либо она попросту напилась. Выглядела великолепно, но была какая-то вялая. В общем, странная, словно… не знаю… до смерти напуганная. – И еще кое-что, – спохватилась она. – Знаешь, президент поздоровался со мной, как будто мы с ним старые приятели. Естественно, это было весьма лестно, но выглядело немного странно. Он с энтузиазмом отнесся к идее репортажа, похвалил его, когда передача вышла в эфир, а после прислал мне цветы. Ты только посмотри на них! Мне просто страшно при мысли о том, какую дыру они пробили в национальном бюджете!

– Но ведь это разносит в пух и прах твою теорию. Разве нет? Стал бы он посылать тебе цветы, если бы репортаж бросал тень на его жену?

– Я просто удивлена, что он так выплясывал вокруг меня. Я уже давно освещаю события в Белом доме и ни разу не сталкивалась с подобным радушием. И вдруг, после этой передачи, президент ведет себя так, словно мы близкие друзья.

– Ты же журналистка, Барри. А он – президент, собирающийся выдвинуть свою кандидатуру на второй срок. Заручишься поддержкой прессы – выиграешь на выборах.

Какое-то время Барри размышляла над его словами. Дэвид Меррит еще в бытность свою конгрессменом понял, как нужно вести себя с журналистами. Взаимопонимание между Мерритом и представителями прессы продолжалось вплоть до окончания его президентской кампании. Со временем романтический флёр слегка потускнел, однако журналисты продолжали относиться к нему с симпатией. Но Барри Тревис понимала, что была слишком мелкой сошкой, чтобы ее симпатия или антипатия что-то для него значили. Но тогда почему он так старался завоевать ее расположение?

Она мысленно перебирала кусочки этого пазла, вплоть до мельчайших фактов, начиная с первой встречи с Ванессой. Теперь ее подозрения казались просто высосанными из пальца.